Название: Мистер Пип
Перевод - Кэленен, бета - [J]suok27[/J] .
Дисклеймер: перевод для house-md.net.ru, никакие коммерческие цели не преследуются
20 и 21 глава
читать дальше
Глава двадцатая
Мы собирались каждую ночь. Кто-то сидел на земле, скрестив ноги, кто-то лежал, подложив руки под голову, чтобы считать звезды, когда они появятся одна за одной подобно рыбам, выныривающим из своих норок в рифах. Некоторые оставались стоять, как будто собирались уйти в любую минуту (но всегда оставались).
Мама всегда приходила последней. Для нее это было вопросом гордости. Ей нравилось делать вид, будто у нее полным-полно других, более важных занятий.
Именно это впечатление она надеялась произвести на тех, кому было до этого дело. Ей приходилось ждать, пока последний человек не присоединится к слушателям. Только тогда она позволяла себе передумать, решая, что, возможно, у нее найдется время, чтобы послушать рассказы мистера Уоттса, особенно теперь, когда выяснилось, что и он способен чем-то удивить.
Если бы вы внимательно посмотрели на мистера Уоттса, то заметили бы, что он погружен в себя. Его глаза были закрыты, как будто он пытался разглядеть далекие слова, слабо мерцающие как отдаленные звезды. Он никогда не повышал голос. В этом не было нужды. Было слышно лишь потрескивание костра, шепот моря и ночную жизнь деревьев, пробуждающихся от дневной дремы. Но когда раздавался голос мистера Уоттса, умолкали и все эти создания. Даже деревья слушали. И старухи тоже. И даже с тем почтением, которое они приберегали только для молитвы еще в те времена, когда у них была крыша, под которой можно было сидеть, и немецкий пастор, на которого можно было смотреть.
И партизаны были так же очарованы, как и все мы. Три года в джунглях, проведенных в охоте на краснокожих, сделали их опасными, но когда я увидела их спокойную сосредоточенность возле костра, то поняла, что они соскучились по классной комнате. Они сами были еще детьми. Одному, с прикрытым глазом, было не больше двадцати, остальным и того меньше.
Теперь я понимаю, что это были всего лишь дети в изодранной одежде и с оружием, оставшимся с другой войны. Но у них была власть. Они задали вопрос, которые другим даже в голову не приходил. Вопрос был достаточно простым. Кто ты? Итак, в первую очередь им требовалась информация. А затем они обнаружили, что очарованы историей мистера Уоттса. К третьей ночи все определилось. Мистер Уоттс был Пипом, а они — как и все мы — стали слушателями.
Мистер Уоттс говорил так, что никто не оставался в стороне. Когда бы он не упоминал имя Грейс, мы наклонялись вперед, что стать ближе к истории одной из нас в белом мире. Когда голос мистера Уоттса начинал запинаться, мы знали, что ночной рассказ подходит к концу. Его голос мог остановиться в середине предложения, и в этот момент некоторые из нас начинали вместе с ним вглядываться в темноту . Это была хитрость, потому что, взглянув на него снова, вы могли лишь заметить, как он исчезает в темноте на пути к своему дому.
Я не буду стараться подражать ему больше, чем делала тогда. Но костяк его истории, которую я теперь воспринимаю как тихоокеанскую версию «Больших надежд», остался со мной. По сравнению с оригиналом, версия мистера Уоттса чем-то напоминала сериал, поделенный на определенное количество ночей с запланированным финалом.
На это время мистер Уоттс объявил каникулы, так что мы, дети, видели его только по ночам. Это означало, что мы снова были вынуждены чем-то заполнять тянущиеся дни.
Поэтому, когда однажды утром я увидела, как мистер Уоттс направляется к холмам, я последовала за ним. Не потому, что хотела что-то спросить или вспомнила еще один фрагмент «Больших надежд», и даже не затем, чтобы понять, доволен ли он тем, как я до сих пор справлялась со своей задачей. Я последовала за мистером Уоттсом с тем же бездумным ощущением преданности, с каким собака поднимается и идет за хозяином, а прирученный попугай прилетает на плечо владельца.
Я столкнулась с ним у могилы миссис Уоттс. При моем приближении он повернул голову ровно настолько, чтобы увидеть, кто это, и не найдя повода для беспокойства, снова стал глядеть на могилу. Я увидела, как ему на шею сел москит. Мистер Уоттс то ли не заметил его, то ли ему было все равно. Я стояла позади него, глядя на последнее пристанище миссис Уоттс.
- Умеешь ли ты хранить секреты, Матильда? - спросил он. И продолжил, не дожидаясь моего ответа.
- В ночь после полнолуния придет лодка, - сказал он. - Еще пять ночей и отец Гилберта отвезет нас к ней. Несколько часов в открытом море и мы окажемся на Соломоновых островах, и здесь, осмелюсь предположить, ты уже сама сможешь принять решение.
Когда я ничего не ответила, мистер Уоттс подумал, что знает причину моего молчания.
- И твоя мама тоже, - добавил он. Но я думала в тот момент не о маме, а об отце, ведь я, наконец, смогла бы его увидеть.
- И еще, Матильда, и это очень, очень важно. Не говори Долорес, пока я не скажу, что можно.
Я не отрывала взгляда от могилы миссис Уоттс, так что скорее почувствовала, что мистер Уоттс смотрит на меня.
- Ты ведь поняла, Матильда, не так ли? Просто кивни, если поняла.
- Да, - ответила я.
Он приглашал меня покинуть единственный мир, который я знала. Хотя я могла мечтать об этом, я никогда на самом деле не представляла, что покину остров, я не представляла мир, который ждет, чтобы принять меня.
Он сказал:
- Тебе нечего бояться.
- Нет, - ответила я.
- Это правильно. Тебе не следует. Пожалуйста, помни, что я сказал тебе, Матильда.
- Я понимаю.
- Не пойми неправильно. Я собираюсь поговорить с Долорес. Но сейчас, тем не менее, это наш секрет. Только ты, я и эти деревья. О, и миссис Уоттс.
И снова я лежала, раскинувшись в темноте без сна, думая о своей тайне и прислушиваясь к сонному дыханию мамы. Мистер Уоттс не доверял ей. И как следствие этого, я теперь тоже не могла доверить ей то, что знала; что меньше чем через неделю она покинет остров со мной и мистером Уоттсом. И кто знает, может, пройдет всего пара недель, и я увижу своего отца.
Я отчаянно хотела рассказать ей. Как-то она спросила меня, хочу ли я ей что-то сказать, потому что, по ее словам, она слышит, как это хлопает крыльями у меня в голове.
- Просто думаю , - сказала я.
- О чем? - спросила она
- Да ни о чем таком, - ответила я.
- В таком случае ты можешь сходить к мистеру Масои и попросить рыбы.
Я чувствовала себя не лучшим образом, зная, сколько надежды могут дать ей мои новости. Это может заставить ее по-другому думать о моем отце. Она может начать думать о внешнем мире, попытаться, наконец, представить себя его частью. Но я также понимала — и мистеру Уоттсу не нужно было это мне разжёвывать — рассказывать маме было рискованно. Я понимала, причем куда больше чем мистер Уоттс, насколько далеко она может зайти, стараясь свести с ним счеты.
Когда я была с другими детьми, мои щеки горели от скрываемой тайны, и в то же время я чувствовала печаль. Они понятия не имели, что пройдет меньше недели, и я уже никогда не увижу их снова. Часть меня уже прощалась с окружающим миром: с раскинувшимся небом, с ручьями в горах, щебетанием птиц , хрюканьем свиней.
Но секретный план побега мистера Уоттса начал беспокоить меня. Если мы собирались покинуть остров, то мою маму следовало предупредить заранее — а не так, как это собирался сделать мистер Уоттс. Получалось, что у нее почти не будет времени на раздумья. Я боялась, что она скажет нет, и боялась предстоящего мне в таком случае выбора.
Я не собиралась нарушить обещание мистеру Уоттсу, но я чувствовала, что маму нужно как-то подготовить. Единственным доступным для меня способом помочь ей, было рассказать ей о том, как мистер Джеггерс приехал к Пипу на болота. Эта была та часть истории мистера Диккенса, которую я запомнила навсегда. Мысль о том, что иногда твоя жизнь может измениться без всякого предупреждения, была очень привлекательной. Я подозревала, что мама назовет это по-другому. Она скажет, как это сделал и Пип, что ее молитвы были услышаны. Именно об этом я и поговорила с мамой, когда мы проснулись и лежали на рассвете как снулые рыбы.
Я говорила быстро и со знанием дела о мире, в котором никогда не была, но который понимала столь ясно, как и тот кусок тропического побережья, где мы жили, и мама слушала, как стал бы каждый, кто хочет узнать больше о мире. Она услышала о готовности Пипа оставить все, среди чего он вырос — ужасную сестру, старину Джо, напыщенного мистера Памбчука, болота, блуждающие огоньки — все, что называлось домом.
Тот мир, который мистер Уоттс открывал для нас возле костра партизан, находился не на острове, не в Австралии или Новой Зеландии, и даже не в Англии середины девятнадцатого века. Нет. Мистер Уоттс и Грейс создали совершенно новое место, которое они назвали запасной комнатой.
Запасная комната. Я не совсем понимала, как это перевести. Я рассказывала о лоне, которое нужно наполнить, лодке, которую нужно наполнить рыбой. Я говорила о кокосе, из которого вынули белую мякоть и молоко. Запасная комната, сказал мистер Уоттс, нужна была, чтобы однажды их ребенок с кожей цвета кофе смог назвать ее своей.
До рождения Сары они использовали запасную комнату как свалку для вещей, которыми не пользовались. Теперь они решили освободить ее, чтобы начать заново. Они хотели, чтобы там не осталось давно сказанных слов. Они хотели населить комнату своими представлениями о месте, которое жило в их мечтах. Зачем давать шанс вещам, думали они. Зачем упускать возможность, которую дает чистая стена? Зачем покрывать стены обоями с зимородками и стайками птичек, когда они могут поместить на стены что-то полезное? Они договорились собрать свои миры рядом и позволить дочери выбрать, что ей хочется.
Однажды ночью Грейс написала на стене имена членов своей семьи, всю историю, которую шаг за шагом можно было проследить до мифической летающей рыбы.
Первый раз, с тех пор, как я начала переводить для мистера Уоттса, меня прервали. Полуслепая прабабушка Грейс спросила у мистера Уоттса, не забыла ли ее своенравная правнучка написать ее имя на стене?
Мистер Уоттс закрыл глаза. Его рука поглаживала подбородок. Он начал кивать.
- Да, написала, - сказал он, и старая женщина перевела дух. Теперь еще кто-то — тетка Грейс — поднял руку, чтобы задать тот же вопрос. И так же поступили еще пять или шесть родственников, пока все не получили удовлетворяющие заверения, что их имена оказались на стене дома, который находился где-то далеко в мире белых.
Они покрасили стены комнаты в белый цвет, как предложил мистер Уоттс, и Грейс написала: «История белого цвета на острове, где я родилась».
И теперь, к удивлению нас, детей, мы принялись слушать все те истории, которые наши матери, дяди и тетки приносили в класс мистера Уоттса. Что мы думаем о белом цвете. Что мы думаем о голубом цвете. Мистер Уоттс сплел свой рассказ из нашего опыта, наших жизней, всего того, что приносилось в класс, чтобы поделиться с нами. Мистер Уоттс добавил и что-то новое, например, мысли Грейс о коричневом цвете.
Коричневого мороженого не существовало, пока не изобрели замороженной колы; оно появилось и тут же исчезло со скоростью кометы. Когда больше не осталось ни одного, Грейс спросила у продавца в магазине, почему, и тот ответил, что никто не хотел коричневого мороженого. Она сказала:
- Мы хотели.
И он ответил:
- Вы, чертовы дети, не в счет. А теперь убирайся.
Партизаны вокруг костра пихали друг друга, свистели и смеялись, так что на зов прибежал бродивший вдали одинокий пес.
Я начала переводить еще одно сложное место: рассказ мистера Уоттса о белом цвете. Мисс Райан однажды рассказала ему, что воспользовалась белой жвачкой, чтобы закрепить белый зуб, которым она ударилась о питьевой фонтанчик перед свиданием с пилотом самолета, которого она запомнила по запаху ваксы на его черных ботинках!
Мистер Уоттс остановился и посмотрел на меня. Он казался очень довольным собой. Очевидно, он думал, что его слушатели будут очарованы, когда я переведу его слова. Но что, черт подери, такое эта «вакса на черных ботинках»?
- Ведь в те дни, - продолжил мистер Уоттс, - все пахли белым мылом.
Я поймала взгляды Селии и Виктории. Я поняла, что не одинока в своих ощущениях. Мы начали нервничать из-за мистера Уоттса. Он говорил какую-то ерунду. Я вдруг обнаружила, что думаю о «Больших надеждах, Джо Гэрджери и бессмыслицах, которые он постоянно рассказывал.
Я вспомнила, как слушала как читает мистер Уоттс , и слышала слова, которые сами по себе были мне понятны, но когда они складывались в предложения, то в этом не было никакого смысла. Когда мы попросили объяснить смысл наблюдений Джо, мистер Уоттс сказал, что нам необязательно это понимать. Когда кузнец говорил всякую ерунду, еще можно было понять. Но так как это происходило на самом деле, я переживала, что мистер Уоттс так перемешал своих персонажей, что каким-то образом выскользнул из образа Пипа и перевоплотился в Джо Гэрджери. Мой перевод не смог так впечатлить слушателей, как на то рассчитывал мистер Уоттс, если судить по его довольной усмешке. Вместо этого он по-прежнему смотрел на слушателей, которые подобно псам сидели в ожидании обещанной кости.
Он быстро опомнился и заговорил о соседе мисс Райан, который отвозил экипажи летающих лодок к берегу на островах. Когда он умер от сердечного приступа, его нашли возле наполовину расписанной коробки для писем, и он все еще держал кисточку, которую обмакнул в белый цвет. Слишком много сахара, как нам сказали. Или соли?
Он снова вернулся к рассказу о белом цвете.
- Самый белый цвет, - сказал он, - находится в середине унитаза. Белизна соседствует с чистотой. Чистота соседствует с набожностью.
Белый, сказал он, раньше был цветом только пилотов и стюардесс. Ребенком вы сначала узнаете о белых странах.
Хлеб — белый, как и пена, жир и молоко.
Белый — это цвет резинки, которая удерживает все в надлежащем месте. Белый — это цвет скорой помощи, бюллетеня для голосования и курток парковых смотрителей.
- Но самое главное, - сказал он, - белый — это ощущение.
Я уловила ритм мистера Уоттса и перевела все без колебаний.
Мимолетная мысль может просто удивлять. Слова, написанные или произнесенные вслух, требуют пояснений. Когда я переводила мнение мистера Уоттса о том, что «белый — это ощущение», могу поклясться, что весь остров затих. Мы давно это подозревали, но не были уверены. Теперь мы могли это услышать.
Мы ждали и ждали, и пока мы ждали, мистер Уоттс застыл и не смотрел на нас. Сначала, как мне казалось, с сожалением, что вообще открыл эту дверь. Но затем я увидела, как он кивнул сам себе, и самым открытым и честным голосом, который я только слышала от него, он сказал:
- Это правда. Мы чувствуем себя белыми людьми рядом с черными.
Это заявление вызвало всеобщее замешательство, и, хотя я подозревала, что всем хотелось бы услышать больше, Дэниел внезапно заговорил.
- Мы чувствуем то же самое, - сказал он. - Мы чувствуем себя черными рядом с белыми.
И это разрядило напряжение. Все засмеялись, а один из партизан, исполняя по дороге буйный танец, направился к Дэниелу с возгласом «Дай пять». Дэниел сиял. Они понимал, что сказал что-то важное, но не был уверен, что именно.
Глава двадцать один
Вначале Грейс написала имена своих родственников на стенах комнаты для гостей. Дальше в ход пошли и другие темы. Мистер Уоттс и Грейс каждый записали свою историю и идеи. Они ссорились как два петуха. Они писали названия мест. Киета, Арава, Грейвсенд - задний проход Англии, через который она испражняется своими эмигрантами. Я услышала такое описание этого места много лет спустя.
Юные партизаны не знали, что идеи Грейс на самом деле принадлежали нам — сидящим рядом. Я не могу сейчас вспомнить их все. Я помню жалобы мистера Уоттса на то, что иногда она забывала как-то заканчивать предложения. Фраза просто прерывалась, и взгляд упирался в пустое место. Когда он сказал об этом, Грейс спросила его: «Что ты предпочтешь? Сидеть и болтать ногами на краю причала или засунуть их в жесткие кожаные туфли?»
Подозреваю, что мне запомнились лишь самые причудливые и странные записи из тех, что покрывали стены. Некоторые перепутались между собой. Обычные, но, возможно, наполненные более глубоким подтекстом истории, стерлись из памяти. Но вот эти я помню.
Вещи, которые говорят тебе, где находится дом.
За что цепляется память. Окно того дома. Дерево перед домом.
Красногорлая птица-перевозчик, легкая как авиа-письмо, которая перелетает Тихий океан с севера на юг и обратно, всегда верит, что найдет свой дом.
Непринужденность незнакомцев, которые спрашивают: Что вы знаете?
Рык автобуса, переключающего передачу в двух улицах отсюда, там, где дорога начинает взбираться вверх обратно в детство.
Сильный ветер, который придает индивидуальность всему, что подхватывает на пути (бумагу и листья).
Карта древнего моря, которая выглядит как веревочная сумка для покупок, включая верёвки, чтобы справляться с текущими и преобладающими ветрами.
Запах гнилых фруктов.
Запах свежескошенной травы и масла газонокосилки.
Священный покой человека, который прожил семьдесят пять лет на одном острове, и которому больше нечего сказать.
История мира
Шаг первый. Вам нужно много воды — и сверху, и снизу. Вода небес наполняет озера и реки. Теперь добавьте поровну темноты и дневного света. Пока светло, солнце вытягивает воду обратно, чтобы вновь наполнить небеса.
Шаг второй. Человек рождается из праха. И в конце жизни обращается в прах. И снова: то, что берется, возвращается обратно.
Шаг третий. Самый важный из всех. Возьмите ребро и создайте женщину, чтобы мужчина был не одинок, благочестив и сыт. Добавьте полную ложку сахара для удовольствия и горьких трав для слез. И того, и другого будет в достатке, а остальное просто следует за ними.
История памяти
Я скучаю по тому, как смеются на острове. Белые люди смеются совсем не так. Они сдержанно посмеиваются, это смех только для себя.
Я пыталась научить твоего отца правильно смеяться, и он учился. Но он не достаточно практикуется. Я скучаю по теплому морю. Раньше каждый день мы, дети, прыгали с причала. Но никогда по воскресеньям. Ты знаешь почему. Мне не хватает голубого цвета и летучих собак в сумерках. Я скучаю по звуку падающего кокоса.
Разбитые сны
Девушка, жившая по соседству в том месте, где я выросла, ходила во сне. Было просто удивительно, как далеко она могла добираться — все это время не прекращая спать. Однажды она отправилась на каноэ до рифа, добралась туда и вернулась обратно на свою циновку. Или иногда можно было заметить, как она быстро идет по пляжу, как будто опаздывает в церковь.
Однажды мы обнаружили ее в своем доме, сидящую за столом, ее глаза были закрыты, однако во всем остальном она выглядела так, будто ждала, чтобы ей подали охлаждающий напиток. Я собралась разбудить ее, но мама остановила меня. Что, если она видит сон… Сны — это личное, сказала она. И была права. Сон — это история, которую никто другой не может услышать или прочитать.
Благодаря снам, за всю историю галактики этот мир изобретался заново больше раз, чем звезд на небе.
Девушке в нашем доме, конечно, могло просто сниться, что она прыгает с причала, но это тоже считалось.
Как найти свою душу
Если ты солжешь матери, то, возможно, лишь почувствуешь, как румянец разливается жаром под кожей. Но позже, часа в два ночи, сидя в этой дурацкой машине, ты начинаешь чувствовать себя коварной обманщицей. Это ощущение должно откуда-то браться, и это так и есть. Оно прячется где-то глубоко в твоем теле. Бесполезно просить врача найти его. Он так же ничего не знает об этом, как и твой отец. Ты должна помнить об аде. Не стоит спрашивать отца. Его познания в географии не так уж глубоки. Ад для него куда менее важен, чем Лондон или Париж. Все. Что ты делаешь в таких местах - это ешь, гадишь и фотографируешь. Рай и ад — эти города находятся в твоей душе. Именно там ты выросла!
Твои шнурки для ботинок
Шнурки для ботинок бесполезны сами по себе. Нужна обувь, чтобы их можно было использовать. Человек без Бога — лишь плоть и кровь. Дом без Бога - пустой дом, ожидающий вселения дьявола. Ты должна осознавать границы.
Границы
Косы напоминают нам, что иногда тяжело понять, где заканчивается добро и начинается зло.
Мистер Уоттс и Грейс договорились собрать свои миры рядом, соединить их на стенах этой пустой комнаты и позволить своему ребенку самому выбирать, что ей захочется.
Но никто из них не хотел признать, что они оба хотят, чтобы дочь переняла именно их идеи и позиции, которые зачастую противоречили друг другу. Я знала — как и почти все — что мистер Уоттс не верил в Бога. Ему не нужно было заявлять об этом. Достаточно было посмотреть на него, когда моя мама приходила читать нам лекцию о дьяволе.
В классе он встал позади нее, подбородок склонен к груди, глаза закрыты, руки скрещены на груди, как будто он отвергал от себя все то, что слушали мы, дети. Теперь же, перед слушателями у костра, он явно показал, что не верит в Бога. Но сделал это с расстояния запасной комнаты . Если бы все пошло плохо, он всегда бы мог сказать, что изменился. Спас свою душу.
В голосе Грейс звучала отвага - и юмор, который ей удалось перенести на стену. Мистер Уоттс переживал, что Сара услышит веселый голос своей матери, и это уже само по себе заставит ее поверить в Бога. Грейс была убедительна, но, кроме этого, не поверить в него - означало предать свою маму. Мистер Уоттс оказался в затруднительном положении. Что делать? Его собственные записи выглядели как исследования. Они не были забавными. А они должны были быть забавными, чтобы конкурировать с интересными историями Грейс о душе и дьяволе.
Однажды ночью, очень-очень поздно, он прокрался в комнату и нанес белила везде, где на стене было написано слово дьявол. Вскоре цвет слова «дьявол» стал превращаться в бледно-коричневый. Мистер Уоттс воодушевился. Казалось, что угрожающее слово может исчезнуть навсегда. Через несколько дней он застал Грейс за наклеиванием малярной ленты, отделяющей имена его любимых, почти живых для него персонажей, от имен ее родственников. Когда мы услышали это, то один или два старших родственника Грейс тихонько захлопали. Остальные одобрительно закивали.
Мы знали, кому желаем победы в битве за запасную комнату, особенно моя мама. И когда все свелось к смеху, это уже не было соревнованием. Вот примечание, которое Грейс добавила к своим мыслям о разбитых снах:
Вздрогнувшая собака— это знак. Иногда собака поднимается и смотрит по сторонам, как будто ее блоха укусила за задницу. На самом деле она ищет, куда убежал сон. Иногда она просто ложится снова, кладет морду на лапы и ждет, когда он вернется.
Когда партизаны слушали эти маленькие истории, они смеялись, сверкая белыми зубами в отблесках огня. Настоящим авторам этих рассказов и анекдотов оставалось лишь улыбаться в тени самим себе. Одним их них была моя мама. На самом деле, большая часть того, что, как сказал мистер Уоттс, Грейс написала на стенах запасной комнаты, было маминым восприятием мира; много чего из этого мы, дети, слышали, когда она приходила в класс, чтобы обрушиться на наши головы.
На пятую ночь Мистер Уоттс представил на стене кусочек о Пипе против дьявола, который мы слышали в классе. Только мы, дети, знали историю этих дебатов. Теперь мы узнали, что бы случилось, если бы это попало в запасную комнату.
Мистер Уоттс бросил вызов Грейс, предложив описать дьявола. Когда он объявил об этом у костра, я почувствовала, как моей шеи коснулось дыхание мамы, хоть она стояла в отдалении. Это был один из тех моментов, когда я чувствовала, что мистер Уоттс обращается к ней лично. В битве за запасную комнату он собирался использовать их давний спор в классе в свою пользу. И она была готова к этому.
Я беспокоилась, что может случиться, если мистер Уоттс воспользуется случаем взять реванш. Я боялась, что ее непоколебимая вера отделит ее от всех нас. Она будет защищать идею о Боге и дьяволе, даже если для этого нужно будет нарушить правила, установленные мистером Уоттсом. И я знала, что будет, если она раскроет рот слишком поспешно: все, что оттуда выйдет - это гнев.
- Итак, - начал мистер Уоттс, - как мы может узнать это создание? У него есть рога? Он покажет визитку? У него безгубый рот? Нет бровей? В его глазах светится разврат?
Задавая эти вопросы, мистер Уоттс создавал дьявола перед нашими глазами. И так же быстро, как он создал этот образ у нас в головах, он разрушил его тем же объяснением, которое мы слышали от мамы.
- Мы знаем дьявола, потому что знаем себя. Как можем знать Бога? Мы знаем Бога, потому что знаем себя.
Маме должно было это понравиться.
Для тех парней среди слушателей, которым было известно, что такое однажды зарубить краснокожего, а затем тащить на себе раненного брата через горы, должно было стать облегчением услышать, что их кровь не такая уж и дурная. Эти парни, сидящие вокруг костра, были поражены тем, что мы, дети, уже слышали раньше в классе. Спор без победителя между мистером Уоттсом и моей мамой. Готовность мистера Уоттса поверить в одного созданного персонажа (Пипа), но не в другого (дьявола). Утверждение мамы, что дьявол более реален чем Пип. Припертая к стенке, она могла бы признать, что воплощенная версия дьявола — включая встречу с той ведьмой из ее детства, которая превратилась в отвратительную хищную птицу — это всего лишь шоу-бизнес.
То, что мы слушали, было вовсе не историей мистера Уоттса. Это не была история его или Грейс. Это была история, которую создали все мы. Мистер Уоттс показал нам то, как мы воспринимаем мир. У нас не было зеркал. Все те вещи и все остальное, что могло бы сказать что-то о том, кем мы были, и во что верили, было брошено в огонь. Я начинала думать, что мистер Уоттс отдавал нам какую-то часть нас самих в форме истории.
На шестую ночь мистер Уоттс рассказал сказку, как я думаю, собственного сочинения, которая показала, что бывает с тем, кто не верит. Не знаю, назвал ли он ее как-то, но я это сделаю. Я назову ее «История мухи-однодневки». На месте моей мамы вы бы чувствовали себя так, будто слушаете признание безбожника в том, что все, что он говорил, и все, во что верил, было неправильным. Потом я решила, что это был его подарок для нее.
История мухи-однодневки
Некоторые местности хранят свою историю в собственном названии. Например, улица Вишбоун (дословно - кость желаний, грудная кость у птиц, используется для гаданий — прим. переводчика). На ней жила черная женщина, известная как миссис Саттон, которая считала фантазии и мечты своим главным богатством. У нее был белый муж-всезнайка, который всего лишь учил работать по дереву. Это было бы не так уж плохо, не будь он никуда не годным учителем, который говорил, что ее богатство ничего не стоит. За что можно купить мечту? Сколько фантазий нужно отдать за мороженое или кусок мяса? Он смеялся и потешался над ней.
Мечты — очень впечатлительны, стоит сказать лишь одно жестокое слово в их адрес, как они начинают вянуть и погибают. Так и случилось. В самый важный момент своего рассказа она взглянула и увидела, как ее ни на что не годный муж вынимает стружку из волос на руках. Тогда миссис Саттон попыталась записать свою фантазию на бумаге. А чтобы перестраховаться , обернула ее вокруг маленького камешка, который носила в кармане.
Обычно после обидных слов она уходила в укромное местечко и там ждала, пока разрушенная мечта не вернется. Но не в этот раз. Когда она ушла из дома, ее муж даже не обратил внимания. Но позже, когда она не вернулась после наступления темноты, он забеспокоился.
Он ждал, когда она позвонит, потому что думал, что она так и поступит. Позвонит из какой-то одиноко стоящей телефонной будки где-то в ночи и попросит его приехать и забрать ее домой. Он ждал и ждал звонка. Пока просто не смог больше ждать и выбежал, что найти ее.
Кто-то сказал, что видел, как она шла по направлению к реке. Что теперь кажется похожим на правду. Почему? Потому что через несколько дней после ее исчезновения на берег вынесло кусочек бумаги, и он запутался в ветках упавшего дерева. Текст, написанный от руки, еще можно было частично разобрать. Насколько можно было понять, миссис Саттон думала, что она - муха-однодневка. Ее муж, который раньше ни во что не верил, оказался единственным, кто принял это всерьез. Фактически, только муж, который раньше вел себя как глупец, связал эту мечту с исчезновением его жены.
Он даже пошел дальше. В библиотеке, где мистер Саттон собирался больше узнать о превращении своей жены, он выяснил, что муха-однодневка может жить до трех лет в иле на дне реки.
Следующую неделю он бродил по берегам реки, разыскивая след своей жены. Печальное зрелище. Представьте себе мужчину, вглядывающегося в воду, чтобы разглядеть ил на дне. Он полагал, что его жена появится снова, когда решит, что пришло подходящее время. Тогда он вернулся в библиотеку, чтобы узнать больше о жизненном цикле мухи-однодневки.
То, что он прочел, не слишком его воодушевило. В день своей смерти муха выходит из реки и превращается в насекомое с крыльями. Затем ленивые негодяи самцы летят в тень деревьев на берегу. Когда самки воспаряют над рекой, самцы налетают на них. Забеременев, самки мух летят выше по течению и скидывают яйца в реку. Как только работа оказывается выполненной, то они в изнеможении падают в воду. А здесь уже их поджидают лягушки.
Сложно было сказать, какая стадия жизненного цикла больше всего привлекала миссис Саттон. Нетерпеливые самцы или голодные лягушки.
Мальчишка, которой ехал домой на велосипеде мимо реки, рассказывал, что видел, как мистер Саттон бродил вдоль реки, наклонив голову и полностью отдавшись поиску. Он старался разглядеть сквозь толщу воды то место, где, как он предполагал, его жена похоронила себя вместе с миллионами других личинок. Бедный мистер Саттон. Он орал и ругался, пытаясь попасть в лягушек камнями, которые десятками носил в карманах.
Нам понравилась эта история. Я не знала, где мистер Уоттс ее выловил. Возможно, он придумал ее здесь же. Мы смеялись. Партизаны улюлюкали. Им особенно понравилось, как мистер Саттон пытался попасть в лягушек. Все так смеялись, что никто не заметил, как мистер Уоттс нашел взглядом маму и улыбнулся.
На шестую ночь мы также узнали, что Сара, будущий обитатель запасной комнаты, заболела. Менингит. Когда мистер Уоттс сказал это, его голос будто заледенел. Он пристально смотрел в огонь; в первый раз за все время маска Пипа почти сползла с него. У нас не было сомнений: то, что он сказал, не было выдумкой.
Когда мистер Уоттс справился с собой, он рассказал нам, как он и миссис Уоттс похоронили свое дитя. Долгое время они стояли, прижавшись друг к другу, над только что засыпанной могилкой. Мистер Уоттс сказал, что они простояли так, пока не настала ночь, и у них не осталось больше слез; они молчали, так как слов тоже не было. Никто еще, сказал он, не придумал подходящие слова для таких моментов.
- Горе - сказал он, - и мотнул головой назад в темноту. Он описывал, как миссис Уоттс погружалась в депрессию. Мы слушали, как утром она не могла встать с кровати. Она не хотела разговаривать. Потеряв надежду на то, что она поправится, мистер Уоттс вспомнил о раке-отшельнике. Как часто за свою жизнь рак-отшельник меняет домик? Три, четыре раза? Мистер Уоттс полагал, что это может стать решением. Новый дом, новые окна с другим видом. Но что, если ее несчастье последует за ней? Нет. Мистер Уоттс решил, что единственным способом исцелить его возлюбленную Грейс станет, если она создаст себя заново.
В первый раз мистер Уоттс обратился к слушателям с вопросом.
- Знает ли кто-то из присутствующих, кто такая царица Шебы?
Он оглядел наши освещенные огнем лица. Я стояла рядом с мамой. Я слышала, как ее неглубокое дыхание участилось. Я чувствовала, как растет ее возбуждение, пока она уже просто не смогла сдерживаться. Она должна была сказать. И не поднимая руки, как было велено делать нам, детям, она выпалила:
- Это из Библии.
Услышав ее голос, мистер Уоттс повернул голову ровно настолько, насколько было нужно, как будто точно знал, где она стоит. Мне казалось, он всегда знал, где среди слушателей стоит мама. Он улыбнулся старому врагу.
Как и когда-то в классе, он жестом предложил ей продолжать. Но теперь на нас смотрели и другие. Один из партизан поднялся и пошел вперед, разделяя слушателей своим мачете, чтобы увидеть, кому принадлежит голос. Теперь, когда к ней было приковано всеобщее внимание, мама испытывала несвойственную ей неуверенность. Она наклонила голову. Ее голос звучал слабее, чем раньше, и она скорее обращалась к земле под ногами, чем к тем, кто смотрел на нее.
- Царица Шебы была мудрейшей черной женщиной, которая отправилась на поиски Соломона, чтобы увидеть, может ли его легендарная мудрость сравниться с ее собственной.
Это то, что она сказала. Она и мистер Уоттс смотрели друг на друга, и именно мистер Уоттс решил закончить вот каким образом. Он обвел взглядом остальных слушателей и начал читать по памяти отрывок из Библии короля Иакова (перевод Библии на английский язык, выполненный под патронажем короля Англии Якова I): «и беседовала с ним обо всем, что было у нее на сердце... и не было ничего ... чего бы он не изъяснил ей».