Оригинал - www.telegraph.co.uk/culture/theatre/9359513/Der...
ПереводНе знаю, какой силой воли нужно обладать, чтобы удержаться от сравнения сэра Дерека Джейкоби с фарфоровыми фигурками из Стаффордшира, которые царят в гостиной его дома в викторианском стиле в Примроуз Хилл, на севере Лондона. Целые дюжины их расставлены на специальных полочках, совсем как в музее.

Да и он сам, сидя на шелковом диване, скрестив ноги, положив руки на колени и демонстрируя безупречную осанку, немного напоминает выставочный экспонат. На 73 –летнем актере вельветовые брюки цвета сливы, рубашка в клетку и золотое кольцо на безымянном пальце. Он выглядит не просто нарядно, а при полном параде, как школьный выпускник. Справа - китайский лакированный экран, слева - окно с видом на залитый солнцем сад. Волосы и борода белоснежны, лунообразное лицо нежно розового цвета, брови лукаво изогнуты. Все на месте.

«Это не впервые», - отвечает сэр Дерек, когда я спрашиваю об участии в режиссерском проекте его партнера Ричарда Клиффорда – пьесе «Где разбиваются сердца» Бернарда Шоу, поставленной для 50-ого Чичистерского театрального фестиваля. «Мы уже работали вместе в Чичистере. Около 16 лет назад в пьесе о Стридинберге. У нас хорошо получается, я полностью ему доверяю. Это похоже на то, как я работал с Майклом Грэндейджем: полная уверенность, доверие и спокойствие. То же самое и с Ричардом. У них обоих острый глаз: они ничего не пропускают. Нет ни единого шанса отклониться хоть немного в сторону без их одобрения. Диктатура в мягких перчатках».

Сэр Дерек говорит взвешенно, тщательно обдумывая слова, редко развивая тему без дополнительного побуждения. Например, когда я спросил об однополых браках, он ответил: «Слово «брак» ничего для меня не значит. Это спор из-за пустяков». До недавнего времени он избегал обсуждать свою личную жизнь, отказываясь признавать даже наличие отношений. Но ему всегда было известно, что он гей, о чем он и признался матери вскоре после окончания школы. И пять лет назад, когда гражданские партнерства были узаконены, он воспользовался этой возможностью. Является ли это браком со всеми целями и намерениями, вот в чем вопрос.

«Мы с Ричардом вместе уже 35 лет, - говорит он. - Последние пять лет – в гражданском партнерстве. Не важно, как это называется. Мы не воспринимаем это как брак, это именно партнерство. Многие заливаются краской, лишь услышав само слово».
Либеральные тори полны решимости протолкнуть вопрос об однополых браках, но что он думает о христианах, которые против?
«Полагаю, их основной аргумент заключается в том, что брак обязательно предполагает наличие детей, но как насчет пар, которые встретились в пятидесятилетнем возрасте? У них не может быть детей. Или те люди, которые не могут иметь детей по биологическим причинам? Все это бессмысленно».

Похоже, он действительно так считает, ведь, если в юридическом смысле разница между гражданскими партнерствами и однополыми браками очень небольшая, так что споры вокруг этого - шум из ничего. Речь идет о важности самого слова?

«Совершенно верно, это просто слово. Все проблема в церкви». Осмеливаюсь предположить, что он не религиозный человек. «Будучи подростком, я попал на проповедь Билли Грэхема. В конце я начал спускаться к сцене, чтобы отдать себя в руки Христа. Но, как только Билли Грэхем замолчал, очарование рухнуло, и, - он щелкает пальцами, - я почувствовал себя смущенным и обманутым. Я понимаю, что другие люди верят и находят в этом силу и поддержку. Но это не для меня».

Я поинтересовался его мнением о другой недавней дискуссии, в которой он принимал участие. Министр образования Майкл Гоув поднял вопрос о дискриминации в Оксбридже в пользу детей из неблагополучных семей, закончивших государственные школы. Родители Джейкоби скорее принадлежали к рабочему классу: отец торговал табаком в Ист Энде, а мать работала в магазине тканей, однако ему не понадобились преференции, чтобы выиграть стипендию для изучения истории в Кембридже. Он не уверен, что его история может служить основой для каких-либо выводов, но считает, что смог воспользоваться выпавшим ему везением.

«Мне повезло, потому что я учился в средней (grammar) школе. Я не мог похвастать особыми дарованиями, но был настоящим зубрилой и обожал школу. Я был единственным ребенком, так что родители очень мне помогали». Именно в школе ему привили вкус к актерской игре. «Мой учитель английского, мистер Браун, всячески поощрял меня и ввел в постановку «Гамлета», которая показывалась в Эдинбурге. Постановка получила национальное признание, и в результате я выиграл стипендию в Кембридже. В первую же неделю там в мою дверь постучался Джон Бирд, который был одним из лучших режиссеров Кембриджа. Он дал мне роль в пьесе, для которой я совершенно не годился. Я выглядел просто ужасно, все говорили, что я слишком напыщенный. У меня ушел целый год, чтобы восстановить репутацию».

Еще одним из начинающих режиссеров там был Тревор Нанн. Его компания в Кембридже выглядела, по меньшей мере, впечатляюще. «Родители устроили вечеринку по поводу моего 21 дня рождения, и в одном углу комнаты сидели друзья из Лейтона, а в другом – мои кембриджские приятели. В том числе Элеонор Брон, Дэвид Фрост и Йен Маккелен».

Я замечаю, что должно было получиться настоящее смешение культур. Его родители разговаривали, как кокни? «Да, и очень заметно. Отец сильнее, чем мать. Она получила образование чуть лучше, чем отец, который оставил школу в 14 лет».
Чувствовали ли они неловкость при встрече с его театральными кембриджскими друзьями и их безупречным выговором? «Совсем нет. Мама была очень непосредственной и любила всех вокруг. Кем бы они ни были, их ждали объятия и поцелуй. Ни о каком отсутствии взаимопонимания и речи не было».

Родители беспокоились из-за того, что он выбрал актерскую профессию? Я имею в виду, это ведь не самое надежное занятие.
«Их беспокоило, что я не смогу заработать себе на жизнь, но они успокоились, корда я стал изучать историю в университете. Потому что считали, что если с актерством ничего не выйдет, я смогу стать учителем истории. Я думал так же. Я давал себе пять лет на то, чтобы окончательно определиться».

Думаю, что в отличие от многих актеров, у него никогда не было настоящего повода беспокоиться о своей карьере.
«Нет. Мою актерскую карьеру не назовешь типичной, в этом я уверен. Из Кембриджа я прямиком отправился в Бирмингемский репертуарный театр, а затем, спустя три года, провел восемь лет в Национальном театре. Я работал без перерывов».

В 1963 году ему повезло быть замеченным самим сэром Лоренсом Оливье, который как раз формировал Национальный театр на базе Олд Вик.
«Он смог убедить актеров, которые считались лучшими, прийти к нему на условии трехлетнего контракта: Мэгги Смит, Альберт Финни, Роберт Стивенс – у всех их была успешная карьера в Вест Энде или в кино, и они бросили все ради работы в труппе лишь потому, что их пригласил Оливье. Они рискнули своим звездным положением. Мне же было нечего терять. Мне было всего 24».

Лоуренс Оливье (Отелло) и Дерек Джейкоби (Кассио), 1965 г.

В молодости он считался лучшим Гамлетом своего поколения, но не слишком-то полагался на репутацию. Он считал, что актер должен играть, ведь никогда не знаешь, когда агент вдруг перестанет звонить. Он рассказывает, что занимался садом, читал и подолгу разглядывал стенку. И беспокоился, когда же будет следующая работа.

Не стоит забывать, что большой перерыв у него случился из-за телевидения. Разумеется, роль, с которой он до сих пор ассоциируется больше всего, роль, которая прославила его в 1976 году, это умный и проницательный, но сильно заикающийся император в сериале BBC «Я, Клавдий». Другому актеру будет очень сложно взяться за эту роль, учитывая, в какой мере она стала «собственностью» сэра Дерека.

«Ходили слухи, что выйдет фильм с Леонардо ди Каприо, так что посмотрим, возможно, и я поучаствую. В роли без слов». Взмахом руки он описывает гостиную. «Клавдий» был написан в этой комнате. 30 лет назад я купил дом у вдовы Джека Пулмана, автора сценария, и здесь был его кабинет».

Его лучшей ролью, по моему мнению, стал Фрэнсис Бэкон в фильме «Любовь – это дьявол». «Он жил здесь неподалеку, но не думаю, чтобы мы встречались. Я не ходил в Клуб Колон, где проводил время Бэкон, так как сам небольшой любитель выпить».

Он изобразил Бэкона страдающим гением, но в то же время холодным и черствым геем-хищником. Получилось убедительно, но особой симпатии не вызывало. «Да, в физическом плане Бэкон мазохист, которому нравится чувствовать боль, но в духовном смысле он садист. Когда Джон Мейбери предложил мне эту роль, я сказал: «Но я же на него не похож. У него был такой характерный, узнаваемый вид. А через 10 минут в кресле гримера я выглядел почти как он».

Им не разрешили использовать в фильме какие-либо картины Бэкона. «Семья опасалась смакования гей - подробностей и отказалась дать разрешение. Тем не менее, мы использовали картины, написанные в его стиле. DVD все еще неплохо продается, но я думаю, в основном из-за сцены с полностью обнаженным Дэниелом Крейгом».

Среди других его выдающихся ролей - Алан Тьюринг, математик и криптограф, работавший в Блэтчли Парке, которого судили за гомосексуализм в 1952 году. Играть реального человека сложней, чем вымышленного персонажа? «С Тьюрингом было проще, чем с Бэконом, хотя все равно еще были живы люди, которые его знали, а я не импрессионист. Я пытался понять эмоциональную сторону его личности. Да, нужно соответствующе выглядеть и говорить, но это не так важно, как правильно подать внутренние мотивы. Этот фильм посвящен сражению с кодом Энигмы в той же степени, что и с правилами морали.

Тьюринга обвинили в «грубой непристойности» и предложили выбор между двумя годами тюрьмы и химической кастрацией. Он выбрал второе. Для искусственного повышения уровня эстрогена Тьюрингу имплантировали капсулу в бедро. У него началась депрессия, и, как предполагается, он покончил с собой, съев яблоко, пропитанное цианидом. Однако, возможно, его убили, так как он слишком много знал».

Отношение того времени частично было реакцией на разоблачение Кембриджских шпионов, часть которых была геями. В глазах публики быть геем значило не быть патриотом. С тех пор общество прошло долгий путь, и никто не ставит под вопрос патриотизм сэра Дерека. Вечером перед нашей встречей он был на приеме у королевы. «Когда ее лицо расслаблено, то вид у нее довольно угрюмый, - говорит он. - Но стоит ей улыбнуться, она просто сияет. Прекрасная кожа».

О сестре королевы он отзывается не столь лестно. «Однажды я был на ужине у Джона Алена, где присутствовала принцесса Маргарет. Нас было восемь человек, я сидел рядом с ней. Она постоянно курила, даже не потушила сигарету, когда подали суп, а прислонила ее к пепельнице. Мы мило общались, много болтали, разговаривали об ее сестре и матери, и мне казалось, что мы действительно подружились, пока, - он наклоняется вперед, - она не достала еще сигарету. Я взял зажигалку, и она выхватила ее у меня из руки и отдала балетному танцовщику Дэвиду Уэллу». Почему? «Потому что я не был другом, и еще не был допущен в ближний круг, и она не преминула дать мне это понять».

Хотя сэр Дэрек и считается одним из великих, на его манерах это никак не сказывается. В нем чувствуется удивительная сдержанность. Он скорее застенчив, если хотите. Сам себя он считает спокойным и неконфликтным. Страдает от страха сцены. Не любит фотографироваться. «Да, позирование перед камерой заставляет меня немного нервничать. Так было всегда. Во время работы мне это не мешает, потому что я нахожусь в мире притворства и воображения и могу быть кем угодно. Но когда я оказываюсь самим собой в обычной жизни, это другое дело».

Он избегает смотреть на себя на большом экране. «Я видел себя в фильмах, но удовольствия мне это не доставило, потому что уже ничего нельзя изменить. В театре всегда есть еще одна попытка. Следующим вечером ты можешь сыграть лучше. И не стоит забывать о том волнении, в котором проводишь три часа на сцене без всякой подстраховки. Если тебя не слышно в студии, то тебе поставят микрофон поближе. Если ты забыл реплики, то всегда можно переснять».

Я спрашиваю, существует ли в актерской среде снобистское отношение к игре на сцене как к чему-то действительно стоящему по сравнению со съемками в фильмах? «Это совершенно разные вещи. Как мне кажется, игра на сцене приносит больше удовлетворения. Это более захватывающе, более волнующе, более творчески. В фильмах кто-то другой решает, как и сколько тебя показать. В театре же ты на сцене целиком и полностью все отведенное тебе время».

Становятся ли из-за этого театральные рецензии более личными? «Если рецензии читать, то они могут оказаться весьма болезненными, но я этого не делаю уже многие годы. Если они хороши, то есть опасность играть только так, как там описано, а если плохи или безразличны, то хочется покончить с собой».

Большинство людей выходит на пенсию в 65 лет, что заставляет его по-прежнему работать? Возможно, жажда аплодисментов? «Совсем нет. Если на то пошло, аплодисменты разрушают всю магию и возвращают тебя с небес на землю. Для меня важен путь, который я прохожу каждый раз, и опыт, который стараюсь дать аудитории. Мне плохо удаются поклоны. Каждый раз я чувствую себя не в своей тарелке. Вечер принадлежит каждому из нас, особенно, если это «Гамлет», «Король Лир» или «Макбет», ведь один человек не может сыграть все роли».

Но ему пришлось научиться справляться с застенчивостью и принимать аплодисменты. «Сам Оливье сказал мне, что игнорировать финальные поклоны – это неуважение к зрителям. Нужно выйти и поблагодарить их. Он сказал это, потому что увидел, как я просто кивнул вместо поклона. Я получил от него за это настоящую головомойку».
Собственно, это был не первый раз, когда мы затронули эту тему. Сер Дерек рассказывал мне, что его мать тоже обратила на это внимание после того, как впервые увидела его в шекспировской пьесе. «Она пришла за кулисы и сказала «Это было чудесно, но есть одно замечание. Тебе следует больше улыбаться во время финальных поклонов, ведь у тебя такая чудесная улыбка».
И она действительно чудесная. Совсем как у Королевы."

@темы: переводы, personal obsession, Derek Jacobi